Советская периодизация началась с десятилетнего правления леворадикальной ленинской гвардии, которая пустила великую страну на хворост для пожара мировой революции. Следующие семь лет стали переходными: собирание «хозяйственных» камней, разбросанных политическим погромом, сочеталось с продолжавшимся отрицанием российской самобытности и левым креном в интернациональную культуру. Но возраставшая экономическая мощь страны неизбежно должна была войти в противоречие с духовным нигилизмом, тормозившим подъём. Об этом возвестил выстрел Маяковского, действительно талантливейшего поэта, застрявшего в тупиках левацкого искусства. Как в экономике, власть подсказала вектор духовного развития общества: в 1934 году ввели новый курс истории в школе, создали Академию архитектуры, Союз писателей.
Началась Третья Россия. Она существовала до середины пятидесятых годов, когда иссякла пассионарная энергия красных сотен, чью численность подорвала война. И верный ленинец Хрущёв начал разбазаривать народное достояние (Крым), сносить храмы и хулить русскую старину. В повестку дня вновь встала порочная идея о всемирном торжестве социализма, и СССР втянулся в холодную мировую войну, транжиря ресурсы на поддержку так называемых прогрессивных режимов, по сути, реанимируя фанатичный замысел о большевистском мессианстве.
Место красных сотен заняло мещанство, о котором Горький писал: «Этот класс состоит из людей, лишённых стойкой формы, аморфных, легко принимающих любую форму… Вчера – социалист, сегодня – фашист, только бы сытно жрать и безответственно командовать». Нетрудно понять, что это были именно те образованцы, о которых сокрушался Солженицын.
Возникшая при Хрущёве система изначально была неустойчива. Политически её основой считали КПСС, выполнявшую государственные функции. Но для осмысления причин третьей гражданской войны, её последствий и вообще русского исторического пути полезно отвлечься от политизированных оценок. На деле КПСС была лишь оболочкой для аморфной мещанской массы, доминировавшей в СССР в послесталинскую эпоху. Эта оболочка, плоть от плоти мещанская, удерживая внутри себя то, что называли советским обществом, принимала разные формы – в зависимости от настроений образованщины, всё сильнее кренившейся к сытому Западу, в соревнование с которым ввязался Хрущёв. Когда крен стал критическим, оболочка лопнула, в годы перестройки существуя лишь формально. Из неё вывалились разнородные элементы общества, вступившие в борьбу за доминирование. Вопрос о собственности, якобы главный, был просто использован как казус белли – повод к войне. Если бы победили политические левые, страна тоже пошла бы к рынку. Но – по китайскому пути.
Дальнейшие события с поразительной буквальностью, побуждающей поднять глаза к небу, воспроизводили то, что происходило после революции 17-го года. Десятилетие 1990-х стало периодом безраздельной власти праворадикальных необольшевиков и леваков от искусства, стремившихся задушить православную церковь разнузданной сектантской свободой. (Всем памятна отчаянная борьба вокруг закона, ограничившего сектантство.) Следующие семь лет, вплоть до мирового финансового кризиса, тоже оказались переходными, причём по знакомой схеме: собирание «хозяйственных» камней, раскиданных необольшевиками, растворявшими Россию в «общечеловеческих ценностях», сочеталось с пренебрежением к ценностям национальной культуры, нарастанием пропаганды безнравственности, дурных вкусов.
Между тем в 2008-м Россия подошла к переломному рубежу – президентским выборам, к неизбежной смене «царя». И вопрос: «Что дальше?» – встал во весь рост.
Отвечая на него сегодня постфактум, надо учесть, что в национальной, деполитизированной системе координат историческое движение России идёт по двум как бы автономным линиям. Одна из них обозначилась чётко: Ленин – Хрущёв – Ельцин. Все три периода имеют схожие черты и характерны умалением национальных российских традиций, оскудением духовной жизни, небрежением к коренным интересам России, попытками её «интернационализации» и, как следствие, быстрым или отложенным (Хрущёв) экономическим упадком. Героями дня становились интернационалисты или общечеловеки, что одно и то же, в культурном отношении оторванные от народа (нападки Хрущёва на абстракционистов и разгон «бульдозерной выставки» сделали героями дня именно представителей левого искусства).
Другая линия включает периоды, когда во главу угла ставили российские интересы, опирались на систему национальных моральных и культурных ценностей, уважали русскую старину, не отказываясь от лучших европейских веяний. В такие времена резко возрастала державная мощь, а образцом для подражания становились «русские европейцы» – московские люди (кстати, многих национальностей и географически к Москве не привязанные) допетровского склада, сохранившие верность корням, но готовые воспринимать и творчески обогащать современные мировые достижения. Эта линия ведёт от Александра III к Сталину.
По какой траектории исторического движения пошла Россия после президентских выборов 2008 года?
Вспоминая тот предвыборный цикл, необходимо заметить, что первоначально подавляющее большинство народа предпочло самый простой и ясный вариант: надо изменить Конституцию и оставить Путина на третий срок. Ошибочно считать, будто эта точка зрения коренилась в каких-либо «угождениях начальству», подхалимаже чиновничества и прочих сугубо тактических обстоятельствах. Если не умом, то, как говорится, нутром все понимали: страна в очередной раз подошла к исторической развилке, и не хотели перемен. Отказ Путина баллотироваться на третий срок привёл к тому, что общество, власть и народ оказались в психологическом тупике.
Большинство «авгуров» сходились на том, что Путин предложит слабого или больного преемника, чтобы через пару лет по требованию народа вернуться в Кремль…
Чтобы выпутаться из нелёгких гаданий того периода и осознать, что происходит на самом деле, надо снова от политики перейти к осмыслению этнокультурных сдвигов, идущих в стране. Даже Сталин не мог самовольно определять историческое движение России, он лишь угадал умонастроения красных сотен и возглавил их. Видимо, в нулевые годы XXI столетия власть тоже почувствовала нарастающее давление многонациональных простонародных масс, недовольных разрухой 1990-х и подавляющим доминированием зарубежных веяний.
Крах КПСС и развал СССР, третья гражданская война, принявшая форму перестройки и смены общественного строя, когда, по Блоку, «закон крушился о закон», сильно встряхнули бывшее советское общество. Отмена всевозможных ограничений, в том числе института прописки, зависимости карьеры от членства в КПСС, привела к тому, что в недрах простонародной России постепенно начали формироваться аналоги чёрных (с врождённым религиозным сознанием) и красных сотен, мечтающих о восхождении на различные уровни региональной и федеральной власти. Кроме того, соцопросы давно показывали нарастающее недовольство забвением моральных ценностей, в связи с чем большие претензии предъявляются телевидению.
Однако особый, исключительный эффект на умозрение народа произвело распространение новых средств коммуникации, прежде всего Интернета. По опыту цветных революций, особенно египетской, принято считать, будто сетевые методы общения ведут к возрастанию роли передовых, читай, протестно настроенных слоёв общества. Но в России всё наоборот: именно Интернет в огромной степени повлиял на рост самосознания глубинной, простонародной толщи, позволив миллионам рядовых малообеспеченных, но амбициозных молодых людей умом и сердцем вырваться из униженности повседневного быта, приобщиться к новизне нынешней «айтишной» жизни и побуждая рваться к её вершинам – сначала муниципальным, а затем и выше…
АЙФОН И КОСОВОРОТКА
Необычайная схожесть фаз российского исторического движения – неслучайное хронологическое совпадение. В стране с богатым историческим прошлым и глубокими культурными корнями решающее влияние на ход развития оказывают не право-левые политические драки, а противоборство двух этнокультурных типов людей, сформировавшихся в допетровскую и Петровскую эпохи. Эта особенность, неведомая Европе, придаёт нашему диалогу с Западом характер цивилизационного спора, а нашим духовным ценностям – необычайную живучесть, даже в условиях тотального телевизионного прессинга.
Россия всегда умела находить нестандартные, новые для мировой практики ответы на вызовы времени. И именно такой абсолютно нестандартный ответ нашли в 2008 году: был создан принципиально новый механизм передачи и сохранения власти, идеально вписывающийся в конституционные рамки, абсолютно легитимный и демократичный. Этот механизм получил название «тандем».
Нет нужды подробно говорить о том, сколько язвительных стрел было выпущено против тандема Путин–Медведев, как хулили и продолжают хулить его в России и других концах света. Но эти стрелы отравлены исключительно политическим ядом, нынешняя всесветная интернетная тусовка не привыкла принимать в расчёт траектории исторического движения великих государств, не поняла, что речь идёт не просто о чьих-то личных договорённостях, но именно о механизме передачи власти – и не во имя власти как таковой, а ради сохранения устойчивого развития страны.
Политологическая мысль сразу принялась жевать тему о либерале Медведеве и традиционалисте Путине, хотя впоследствии выяснилось, что Медведев, оказывается, всегда считал себя консерватором, и это глубоко разочаровало его сторонников. Однако, как всегда, упустили из виду гораздо более важные различия между членами тандема: Медведев очень хорошо вписывается в петербургский, иначе говоря, петровский этнокультурный тип, что, разумеется, никак не связано с его ленинградским происхождением, а Путин явно принадлежит к этнокультурному типу чёрных или красных сотен, то есть допетровскому. (Более точное определение своего типа понимает только сам Путин, поскольку на данном историческом этапе коренные интересы чёрных и красных сотен совпадают.)
И именно эти очень существенные различия между Медведевым и Путиным с поразительной, поистине пугающей схожестью привели к повторению противостояния, возникшего в период второй гражданской войны между красными сотнями и ленинской гвардией радикал-большевиков. К счастью, на сей раз речь не шла и не могла идти о репрессиях, но с точки зрения политической взаимное неприятие и ярость начали зашкаливать.
Схожесть носит отнюдь не внешний характер. Так называемое протестное движение рассерженных горожан, которых Медведев и Сурков сгоряча назвали передовой частью общества, во многом состоит из потомков репрессированной ленинской гвардии, с особой страстью бичующих Сталина, а если опять отвлечься от политических категорий, из сторонников общечеловеческого пути России, отказа от её державности. Вовсе неслучайно на сайте «Эха Москвы», который стал идейным вдохновителем протеста и где яростно изничтожают Путина, нет ни слова о провальном ельцинском десятилетии: в этнокультурном смысле линия Ельцина на растворение России в мировом наднациональном пространстве вполне созвучна интернациональным планам Ленина. Ленинско-хрущёвская линия отчётливо проявилась и в далеко перехлестнувших рамки атеистической критики запредельных нападках на Русскую православную церковь. Но самым сильным доказательством на этот счёт служит, пожалуй, левацкий лидер Удальцов, внук несгибаемого ленинца, в честь которого названа одна из московских улиц. Тут уж сходство воистину буквальное. Потомок большевистского революционера называет Путина самозванцем, отказываясь признать его президентство...
В этой же связи небезынтересно вспомнить историю создания государственных гимнов. Сталина привлекло в михалковском варианте слово «Русь», а Путин использовал советскую музыку в сочетании со старым русским гербом и трёхцветным флагом, стремясь подчеркнуть неразрывность всех этапов русской истории. Кстати, отсутствие слова «Русь» в десятках других вариантов текста, представленных Сталину, отражало тайный протест «катаевской» интеллигенции против державного курса. И все мы помним горячие схватки, вплоть до демонстративного выхода некоторых депутатов из зала заседаний Государственной Думы, когда Путин предложил нынешний государственный гимн.
Небезынтересно с этой точки зрения оценить и яростную борьбу вокруг ЕГЭ, в своё время одобренного Путиным. При всех несовершенствах Единого госэкзамена он широко открыл путь к высшему образованию именно для детей провинциальных «красносотенцев». И крутые наезды на ЕГЭ со стороны протестной интеллигенции, возможно, неосознанно для неё самой отражают её окончательное размежевание с новым типом русских людей (опять-таки не в этническом смысле), формирующимся в провинциальной России.
Эти и другие расхождения между Путиным и Медведевым привели к очень любопытному феномену. Поклонник западных поп-групп, архипродвинутый по части Интернета Медведев, которого сетевое сообщество окрестило Айфончиком, увидел в современных средствах коммуникации лишь полезное техническое новшество, облегчающее вхождение России в мировую семью цивилизованных народов. (Забыл, забыл Медведев мудрого Пушкина, который завещал: «Войти в Европу, но остаться Россией!») А Путин, нарочито встретивший Обаму русским самоваром, сапогом и мужиком в красной косоворотке, сумел разглядеть в Интернете мощное средство пробуждения провинциальной России…
Едва воцарившись в Кремле, в своём первом президентском послании Владимир Путин сказал: «Развитие общества немыслимо без согласия по общим целям. И это цели не только материальные, не менее важны духовные и нравственные. Главное – понять: в какую Россию мы верим и какой мы хотим Россию видеть». Увы, социально-экономическая и политическая текучка, кадровые карусели последующих лет отодвинули эти первые интуитивные настроения Путина на задний план. Но сегодня сама жизнь требует вернуться к ним…
Будет ли мюнхенская речь на внутренние темы?
В первой половине 1990-х годов некий помощник (или советник?) Ельцина, видимо, ведавший гуманитарными вопросами, убедил своего патрона в том, что новой России, сменившей шершавую советско-коммунистическую кожу на лайковые рыночные покровы, позарез нужна новая национальная идея. Эта нелепая пропагандистская затея провалилась очень быстро. Кое-кто то ли в шутку, то ли всерьёз за неимением других ростков общенародного интереса был бы не прочь прийти к национальному сплочению через футбольно-хоккейные и прочие спортивные страсти.
Но так или иначе, а национальной идеи в её классическом понимании на новых российских просторах, похоже, не предвидится. И в этой связи неожиданно возникает сакраментальный вопрос: а нужна ли она вообще, эта национальная идея? Ведь если отвлечься от начётнических подходов бывших ельцинских советников и нынешних коммунистических лидеров, пытавшихся переиначить на новый лад знаменитую триаду XIX века, придётся признать, что во всей многовековой истории России то, что сегодня принято называть национальной идеей, являлось лишь дважды. Это «Москва – Третий Рим!» старца Филофея и уваровская формула «Православие, самодержавие, народность». В другие периоды нашей истории, очень, между прочим, яркие – например при Иване Грозном, при Петре I, при Екатерине II, – была ли она, эта чёткая, хорошо обкатанная национальная идея? И не есть ли две вышеназванные формулы, навсегда выбитые на государственных скрижалях и золотой вязью отлитые в умах всех российских поколений, лишь частным случаем, всего лишь очень удачным вербальным отражением каких-то других, более важных и глубинных историко-государственных процессов, которые могут успешно развиваться и при отсутствии лозунгового сопровождения?
Это замечание имеет самое непосредственное отношение к президенту Владимиру Путину. Причём даже формально, учитывая достаточную длительность срока, в течение которого Владимир Владимирович уже находится и ещё будет находиться у руля российского корабля. Между тем ответ на вопрос: «Лидер нации или наёмный работник?» – имеет очень глубокий и отнюдь не формальный смысл.
Ибо сущностное понятие «лидер нации» накладывает на президента особые обязательства, далеко выходящие за рамки его личных предпочтений, и особую ответственность. Когда говорят, что нам нужен царь, то эту фразу надо правильно понимать. Это глубокая историческая традиция, которая, меняя своё внутреннее содержание, тем не менее остаётся крайне важной, востребованной для народа и развития страны в целом.
Многовековая самодержавность, составляющая основу традиции царизма, завершилась в марте 1953 года со смертью Сталина. И дальнейший постепенный упадок страны не в последнюю очередь был связан с той неопределённостью, какую в глазах народа олицетворял собой верховный правитель.
Президент, объявивший себя в 2002 году «наёмным работником», России не нужен. И тогдашнее сверхскромное самонаречение Путина можно объяснить лишь одним: Путин случайно, по стечению обстоятельств оказался на высшем государственном посту и внутренне, с присущей ему порядочностью как бы всё ещё не мог в это поверить, не осознавая, что речь теперь идёт не о его личном восприятии происшедшего, а об отношении народа к верховной власти в целом…
Путин только сегодня после непростых для него выборов получил шанс стать истинным царём – в смысле настоящего национального лидера, обременённого величайшими обязательствами по отношению ко всему народу России. Однако в полной ли мере сам Путин понимает, какая теперь ответственность легла на его плечи?
Между тем время не ждёт. Царский авторитет возникает именно в первые, главные, определяющие дни. И ответственность перед народом должна быть выше личных обязательств. Народ устал от двоевластия, от бесконечной борьбы под ковром. Народ ждёт мюнхенской речи на наши, домашние темы, и не о том, «закручивать» гайки или же ослаблять их, а о том, чтобы резко, одним ударом царского слова покончить с чиновничьей вознёй, взять всю ответственность на себя – и в сфере власти решить всё по-своему...
Сумеет Путин стать таким высоким моральным авторитетом – всё в России пойдёт нормально, как по маслу. Будет по-прежнему деликатничать в решении кадровых вопросов, слишком бдительно учитывать всевозможные побочные интересы, а по сути, делиться с кем-то верховной властью – не признает его народ царём, и откажут ему в доверии те, кто подавляющим большинством избрал его президентом.
НЕТ, НЕ «НАЁМНЫЙ РАБОТНИК»
То, что Владимир Путин, вернувшийся в Кремль, начал меняться, – заметно по многим факторам. Писал я когда-то, что Путин второго срока (2004–2008 годов) замкнулся в чиновничьем кругу, а сегодня мы видим, что президент приглашает на беседы губернаторов – с целой командой, и отнюдь не чиновничьей, внимательно выслушивает людей из низов жизни. Он зовёт в Москву шахтёров – не просто на праздник, но для совета. Это, конечно, частности, мелкие подробности, однако же они сочетаются с другими важными новшествами.
И всё-таки ныне происходящее очень уж напоминает глубочайшее прозрение незабвенного Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, написавшего знаменитый цикл под названием «В среде умеренности и аккуратности». Осторожно, шаг за шагом идёт Путин к своей цели – почти так же, как делал это десять лет назад, когда страна балансировала на грани небытия и любое неверное движение могло вновь отбросить её к пропасти. Но ситуация с тех пор круто переменилась. И не только в плане укрепления государства Российского, но и по части народного умозрения. Очухавшись от тяжких бед 1990-х годов, покупая ежегодно больше новых легковых автомобилей, чем в Германии, но по-прежнему оставаясь в цепких объятиях «бытового рабства», полицейского, жэкэховского и прочего беспредела, люди всё сильнее недоумевают: ну уж сейчас-то что мешает стукнуть кулаком по столу?..
Для людей, внимательно наблюдающих за государственными делами, ясно и очевидно, что Путин предпринимает огромные усилия, чтобы наши западные партнёры (а на самом деле конкуренты!) не втянули нас в какие-либо международные конфликты с использованием внешней силы.
И действительно, кое-кому на Западе очень хотелось бы втянуть нас в горячий конфликт по типу Афганистана. Однако эти «кое-кто» всё более отчётливо понимают: не получится! не выйдет! Для Путина сегодня главная задача – это собирание земель: укрепление Таможенного союза, создание ЕврАзЭС. И одновременно – обустройство мощного оборонного щита, чтобы ни в чьи головы не пришло попробовать нас на прочность, используя ПРО и прочее. И именно бесполезность попыток втянуть нас во внешнюю авантюру вкупе с радикальным, суперсовременным обновлением оборонительного щита побуждает наших извечных западных партнёров прибегать к единственному оставшемуся, но зато хорошо апробированному способу ослабления России – к созданию в стране внутренней нестабильности.
Не может быть, чтобы Путин не понимал этого. Но если понимает, то почему же позволяет оскорблять себя в Интернете чуть ли не площадной бранью? Вообще что это за национальный лидер, которого всесветно, прикрываясь сетевой анонимностью, перекидывают словами с боку на бок, словно спичечный коробок?
Да, можно быть выше этого, не обращать внимания на эту дурь, а подчас и оплаченный расчёт. Но это – личные, человеческие соображения, философия «наёмного работника», несмотря ни на что и вопреки всему упорно и добросовестно делающего своё дело. Но можно ли не задумываться над тем, с какой горечью воспринимает народ беспощадные оскорбления в адрес национального лидера? И не в том ведь дело, чтобы запрещать, цензурировать и прочее, и прочее.
Но ответить!
Ответить так спокойно, твёрдо и достойно, чтобы народ, глубоко уважающий и избирающий своего национального лидера, гордился бы своим избранником.
Как гордился в те дни, когда президент России Владимир Владимирович Путин выступил со своей знаменитой мюнхенской речью, возвестив всему миру о полноценном возвращении России на геополитическую сцену, объявив о нашем активном участии в решении сложных международных вопросов современного мира, переживающего переломный этап в своём развитии, связанный с завершением многовековой западной доминанты и перемещением глобального центра тяжести в другие регионы.
Та «мягкая сила» в международных отношениях, о которой говорил президент Путин, выступая перед российскими дипломатами, сегодня выходит на передний план и во внутриполитической жизни страны, приобретая новое, современное значение и звучание.
Но хватит ли у президента твёрдости для «мягкой силы»?
ДВЕ ЛИНИИ
